Юрист потупил взгляд всего на мгновение.

– Вам виднее, Мирослав Сергеевич, – сказал он. – Хотя я тоже могу кое-что сказать. Завтрашняя правда принадлежит тому, кто выжил сегодня, а не тем, кто умер вчера.

Быстро вытащив пистолет, Влад трижды выстрелил Каменскому в грудь. Мирослав Сергеевич обмяк в тяжелом кресле, его глаза медленно закрылись.

Влад спрятал пистолет и стремглав выбежал из кабинета.

– Одно устранение, Анатолий Петрович, – произнес он. – Всего одно. Долг уплачен.

Виктор ни с кем не говорил и ни на кого не глядел, пока его вели к Борланду. Ровный пол коридора казался ему горящими углями, а яркие лампы – адским пламенем, выжигающим чувства.

Борланд находился в одиночной камере, которых у ЦАЯ было четыре. Остальные три пустовали. У него забрали абсолютно всю одежду и выдали оранжевую тюремную робу. Их с Виктором разделяла решетка.

– Пять минут, – предупредил боец и оставил их наедине.

Виктор продолжал молчать.

– Что решили с тобой делать? – спросил Борланд.

– Ничего. Отпустили в обмен на обещание, что я не уволюсь.

– Легко отделался, поздравляю. А вот меня, думаю, сократят.

Детектив ничего не ответил.

– Зачем пришел? – спросил Алексей. – Иди к Ольге, выпейте за теплую весну.

– Я думал, ты захочешь задать мне некоторые другие вопросы.

– А, ты про это. – Борланд расправил матрац и сел на него. – Что за пургу ты там нес про Крота?

– Это теперь та правда, которая будет признана официальной, – ответил Виктор. – Мертвому все равно. Но ты пока жив.

– Наверное, я должен тебя поблагодарить, но не чувствую порыва, если честно.

– Все нормально. Не благодари.

– Когда ты понял, что мелодию передавал все же я?

– Достаточно давно.

– Когда я выстрелил в Марка? Тогда ты понял, что и в Фармера тоже я стрелял? И во всех остальных?

– Гораздо раньше. Я все понял, когда вспомнил, сколько тебе лет. Сопоставил некоторые цифры, не дававшие мне покоя.

– Ясно. – Борланд обхватил голову руками. – Почему ты меня не заложил?

– Потому что я также понял, почему ты это сделал.

– Я очень надеюсь, что тебя эта мельница не перемолотит, – сказал Борланд. – Ты теперь последний, кто хоть как-то стоит на ногах. Постарайся не упасть, пожалуйста.

– Хорошо.

– Виктор, ты победитель. Помни это.

– Я не победитель. Я всего лишь не проигравший. Удачи тебе, Алексей.

Вскочив, Борланд подошел в решетке и стукнулся об нее лбом.

– Эй, – сказал он тихо. – Не говори Алене.

Виктор смотрел на него внимательно.

– Да мы и не общаемся, – ответил он.

Детектив вышел за дверь.

Борланд упал на матрац и закрыл глаза. Он очень надеялся поспать хотя бы несколько минут, пока за ним не пришли. Ему это удалось, и его не трогали даже больше, чем минуты. Его оставили одного на всю ночь.

Однако сны были тревожными.

Алена… Литера. Вот так все и повернулось. Фармер умер от моей руки. Стоит ли объяснять почему? Когда то же самое случилось с твоим отцом, ты не стала ничего слушать и предпочла действовать. Результат был… ладно, не важно. Ну не идет тебе цвет морской волны.

И хотя нам тогда все же удалось все выяснить, второй раз нам проходить через это нет никакого смысла. Фармер умер. На этом конец. Любые объяснения будут выглядеть как издевательства. Потому что объяснения – это всего лишь факты. А вот эмоции обсудить невозможно. Их можно только прочувствовать, вместе и при полной открытости.

Тем не менее для себя самого я хочу еще раз вспомнить, что же случилось тогда, в особняке. Попробую разобраться.

Ты можешь не слушать, если не хочешь. Но знай – от тебя у меня секретов теперь нет.

Глава 9

«Мона»

– У кого какие вопросы? – спросил Крот в пятый раз за десять минут.

В ответ никто не проронил ни слова.

– Что, всем все понятно?

– Да все в порядке, шеф, – неуверенно произнес один из бойцов «Моны». – Все же объяснено. Какие проблемы, в самом деле?

Борланд отвернулся и чуть покачал головой. Его самого интересовало, почему Крот с такой настойчивостью требует творческой инициативы от своих подопечных. Ну нет у народа никаких вопросов – ну и радуйся. Однако он чувствовал, что не уверен был Крот в своей команде. Может быть, даже испытывал раздражение от всей системы в целом, будто вымещал невроз на бывших сталкерах, ныне составлявших костяк ОРАКУЛа.

Фармер сидел напротив Борланда и чуть в стороне, то и дело проверяя оружие. Парень чувствовал себя не в своей тарелке. Это было заметно хотя бы потому, что он не проявлял никакого интереса к лежащему у него на коленях «снеговику». Борланд мог представить парня в каком угодно состоянии, но только не в таком, в котором нестандартное оружие не вызывает ни малейшего трепета. На Фармера это походило мало.

Но больше всех нервничал, конечно, музыкант. Его левая щека нервно подергивалась при свете лампы. У него вообще не было никакого оружия, кроме «снеговика». Он нервно дергал в руках «сустейн». Борланд слегка наклонился к нему.

– Эй, браток, – шепнул он. – А чем ты обычно занимаешься?

Музыкант посмотрел на него лишь спустя несколько мгновений. Тик на лице усилился.

– Чем занимаюсь? – переспросил он.

– Ну да. Что ты делаешь в ЦАЯ? Я не заметил за полгода, чтобы там требовался штатный музыкант.

– Я электрик, – ответил мужчина и неожиданно покраснел.

– Электрик, – повторил Борланд. – В смысле, электронщик?

– Что?

– Транс, рейв, техно? Что больше любишь, что круче? Катя Чехова или Бинокль? Или ты выступаешь по дабстепу?

По напряженному лицу музыканта было видно, что он не понял ни единого слова.

– Слежу за электрощитками на втором этаже, – ответил он.

– Понятно, – кивнул Борланд. – А как же ты до жизни такой докатился? Был музыкантом, стал электриком. Хороший рост в карьере и творческой самореализации.

– Скрипач не нужен, – ответил электрик и покраснел еще больше.

– Командир, у меня вопрос. – Один из сталкеров поднял руку типично школьным жестом.

– Да, – произнес Крот.

– Если там, внизу, у нас не будет электричества, то зачем нам детекторы аномалий выдали? Они же, хреновины, громоздкие. У меня и в Зоне поменьше были.

– Данные детекторы – штатное оснащение ОРАКУЛа, – спокойно ответил Крот. – Но если вас что-то не устраивает, вы всегда можете заявить в письменной форме по окончании операции.

– Эх, – горестно вздохнул сталкер. – Хоть бы один мешочек с болтами. Жить было бы проще.

Крот посмотрел на него таким взглядом, что боец сразу умолк. Борланд мог понять обоих. С одной стороны, бродяга не привык к тому, что приходится разъяснять командиру столь элементарные вещи. С другой – Крот явно был из тех, кто предпочел бы видеть перед собой обычных военных – желательно закаленных в боях. Да и на сталкеров люди, окружающие Борланда, походили мало. За последние шесть месяцев он запомнил в лицо почти всех, но все же понимал, что перед ним преимущественно народ, побродивший по Зоне пару, от силы тройку недель. Пережили один выброс, поучаствовали в паре стычек – приключений уже больше, чем за всю цивилизованную жизнь, – затем нарвались на военный патруль, не сумели решить вопрос базаром, получили ранение. И оказались здесь. Чистой воды сталкеров среди них было очень немного.

Фургон завернул куда-то влево. Колеса загрохотали по бездорожью. Борланд представлял себе аккуратную дорогу из желтого кирпича, ведущую к красивому поместью, в центре которого возвышался бы величественный дом. Затем он сообразил, что они вряд ли подъезжали к парадному входу. По всей видимости, Крот планировал высадку достаточно далеко от объекта. Проверить свою догадку Борланд не мог, поскольку окна были наглухо закрыты ставнями снаружи. Неизвестно, кто в ЦАЯ работал над военным регламентом, но то ли он не был большого ума, то ли не особо заботился о бывших сталкерах. Приходить на задание, не имея даже малейших представлений о местности, было действительно скорее из разряда армейских задач, нежели сталкерских. Военный еще способен пожертвовать частью информации, так как в его уравнении большая часть данных будет все же константой вроде знания себя и команды. Сталкер ни в чем не может быть уверен, поэтому перед каждой ходкой собирает максимум сведений о предстоящей задаче, включая мифы и легенды. Там, где военный выполнит приказ, сталкер семьдесят семь раз обойдет подозрительную точку кругом, а на семьдесят восьмой плюнет и вернется домой. Точнее, в убежище, но для понимающих людей любая конура с запасом безопасности хотя бы на час – уже дом.