— Не скажу! — буркнул Фокин.

— Ага, это уже правильный подход, — демонстративно обрадовалась Клава. — Вы знаете, но не скажете. Вы выбираете себе жизнь мученика за идею, хотя и понимаете, что вас элементарно подставили.

— Почему это подставили? — Эрик Иванович хорохорился из последних сил, но все слабее и слабее.

— Ну, неужели не понятно? Вы ведь отнюдь не энамп, вы не имеете потребности в том, в чем нуждаются те, кто хочет быть вашим кукловодом.

— С чего вы взяли? Я не пешка и не кукла! Я, если вы хотите… — Фокин вскочил со своей тумбочки, чтобы казаться выше, — я с самим канцлером Силь…

И тут он вдруг застыл, лицо неестественно побледнело. Фокин схватился за грудь, словно там запылал адский огонь, и рухнул на пол. Клаве не понадобилось много времени, чтобы понять, что он мертв. Она тихо под нос выругалась и вышла из камеры.

— Надо же быть такой дурой! — Клава, как только вошла в комнату наблюдения, где ее ждал Вадим, швырнула папку, с которой она ходила на допрос, так что листы полетели во все стороны. — Ведь подозревала, что у него стоит психоблок, но сама не проверила. Вернее, даже не подумала, что там может быть смертельный блок.

— Да ладно, не кори себя, — успокоил ее Малахов. — Одной гнидой меньше, а новые не заставят себя долго ждать. С другой стороны, ты теперь понимаешь, с кем имеешь дело.

— Да, я имела дело со слабовольным человеком. Насколько я понимаю, вернее, поняла, у этих твоих вампиров очень хитрая система. Они создали вокруг себя некую прослойку из людей, которые не относятся к их касте, однако стремятся. Вот они и есть их расходный материал. Ведь как этот Фокин в машине сидел, как босс! Даже не шелохнулся, когда пошла стрельба. Прямо Падрино какой-то. А в итоге — болванчик в чужой игре.

— Кстати, а не пойти ли нам подергать за уши Германа? Может, и вправду по чипу сможем что-то вычислить? — предложил Малахов.

— А что еще остается делать. Но запомни — канцлер «Силь…».

Глава шестнадцатая

Холодная вода Москвы-реки сначала попыталась объять Тимура и утащить прочь от уходящей под землю Неглинки, но он успел схватиться рукой за искореженную решетку, еще совсем недавно охранявшую выход из подземной галереи. Тимур успел заметить, как рука, которой он держался за сломанную ограду, стала удлиняться, покрылась сначала роговыми пластинами, а потом толстой шерстью, пробивавшейся между ними. Сколько раз он видел эти метаморфозы, но только недавно научился осознавать происходящее. Он без труда подтянулся, хоть скользкие прутья ограды выскальзывали из лап, и бросил свое все еще меняющееся тело в сумрак каменной арки. Бросок сопровождался треском ткани — разбухающие мышцы рвали одежду, освобождая тело от оков. Вместе с обрывками одежды куда-то в небытие улетал и реальный мир. Не было ничего, только мрачная галерея, только отпечатавшаяся в мозгу цель — найти Эльзу, и теплое смутное воспоминание о мире, который он только что покинул.

Первые метры пришлось плыть, лапы не доставали до илистого дна. Поток, хоть и слабый, но настойчивый и плотный, старался вытолкать Тимура из тоннеля. Через несколько минут, когда метаморфозы закончились и силы наполнили новое тело, он двумя мощными гребками выбросил себя туда, где река превратилась в утлый ручеек, текущий среди кирпичных берегов. Тимур выбрался на камень и, отряхнувшись по-собачьи, принюхался. Он чувствовал Эльзу, ее терпкий запах, полный страха и неуверенности в себе. Поймав верхним чутьем след, Тимур задрал свою звериную морду и завыл. Вой, тревожный, агрессивный, вой хозяина подземелья, не терпящего никого на своей территории, разнесся под сводами подземной реки.

Рымжанов ринулся в глубину галереи, но через сотню метров его дыхание сбилось, и лапы стали скользить на мшистых камнях. Он терял силы. Как всегда, метаморфоза требовала пищи. В Зоне было проще, лес всегда полон мяса, хоть и радиоактивного, но зато в изобилии. Здесь, в подземелье Неглинки, Тимур, кроме нескольких худосочных крыс и громадных белых тараканов, пока не увидел ничего, что хоть как-то могло утолить протеиновый голод. Он остановился и стал принюхиваться. Сквозь зловоние подземной реки ему удалось учуять еле различимый запах еды, запах свежего мяса. Тот струился тонкой ниточкой из правого ответвления канала.

Тимур осторожно, чтобы не тратить зря силы, подошел к повороту. Это был один из выходов из галереи, оканчивающийся чугунной круглой крышкой. Понимая, что времени остается все меньше, он стремительно взлетел по железным скобам-ступенькам, вбитым в кирпичную стену, и вынес люк вместе с горловиной. Там на поверхности запах пищи усилился в тысячи раз. Не таясь, не заботясь о том, что он распугает пол-Москвы, Тимур ринулся туда, откуда доносились такие пьянящие ароматы. Запах привел его к большому зданию с надписью «Корчма „Тарас Бульба“» на фронтоне. Несмотря на поздний вечер, широкие витрины светились, и внутри за столиками сидели посетители. Они ели, пили, разговаривали, слушали музыку. Ни яркий свет, ни присутствие людей не смущали Тимура. Сейчас его сознание могло контролировать только две вещи — поиск пищи и то, что ни в коем случае нельзя трогать людей.

Звон бьющегося стекла слился с плотным, как жесть, женским воплем. Испуганные гости корчмы вскакивали со своих мест и неслись к выходу. Посреди перевернутых столов и разбитой посуды стояла химера — зверь с клыкастой крупной головой, грубой шерстью на спине и мощным хвостом тираннозавра. Чудовище стояло, медленно обводя зал взглядом, время от времени ударяя хвостом по бокам. Потом, сориентировавшись в обстановке, оно ринулось в глубь помещения, туда, откуда официанты выносили заказы. На кухне на пути Тимура попытался встать один из поваров, размахивая разделочным топором. Вялым движением, даже не посмотрев в сторону повара, зверь оттолкнул его и в два прыжка достиг лестницы в подвал, где находилась холодильная камера. Через секунду посетители корчмы, которые уже начали успокаиваться, снова завопили при виде чудовища, несущегося через зал с тушей теленка на спине.

Тимур быстро вернулся в подземелье и там с глухим урчанием стал рвать свежатину, еще не успевшую затвердеть в морозильной камере. Он не различал ни тонких ребер, которые перемалывал мощными зубами в порошок, ни нежных хрящей, ни сочных пластов мяса на окороках. Через двадцать минут от туши теленка остался только обглоданный каркас, вокруг которого уже суетились, ожидая своей очереди, тоннельные крысы.

Рымжанов немного отдохнул, выпил воды из речки. Он чувствовал, как метаболизм чудовищной скорости и эффективности превращает его тело в громадного монстра, как наливаются силой стальные мышцы, как обостряются слух, обоняние, зрение. Теперь, когда чувствительность глаз выросла во много раз, тоннель уже не казался черным провалом, а светился всеми оттенками радуги. Свет, пробивавшийся из канализационных люков и решеток ливневки, от чахлых лампочек высоко под сводчатым потолком, соединенных провисшими проводами, от невиданных фосфоресцирующих мелких тварей, суетящихся в гнилой воде, расцветил старинные кирпичные стены и мутную воду неровными пестрыми бликами.

Тихо, не издавая ни звука, даже не выдавая себя дыханием, Тимур ринулся вперед, туда, где скрывалась Эльза, вернее, морф, который совсем недавно был Эльзой. Он чувствовал ее дыхание, ее мускусный запах, слышал шелест чешуек на ее спине. Тимур несся по тоннелю, проскальзывая иногда на поворотах когтями по липким кирпичам. Он чувствовал, что догоняет, что цель близка. В какой-то момент пришлось свернуть с главного тоннеля налево, перескочив узкое русло, — след вел в боковое ответвление, узкое и мрачное. Там Тимур и нашел чудовище, которое преследовал. Эльза сидела в глухом тупике на груде истерзанных тел. Это было похоже на кладбище монстров. Разорванные неведомой силой туши лежали горой и источали смрад. Обессиленный морф сидел у этой зловонной кучи и тяжело дышал. Потом, бросив полный боли взгляд на Тимура, Эльза легла на камень и закрыла глаза. Тоскливый, безнадежный вой пронесся под сводами подземной реки, отражаясь эхом и возвращаясь назад искаженным, дрожащим стоном. Эльза выдохнула последний раз и затихла.